 Россия будет поддерживать «нормандский формат», заявил Владимир Путин на пресс-конференции после саммита G20 в Ханчжоу: «Хорошо это или плохо, но другого варианта хотя бы предпринять попытки урегулирования нет». А ведь месяца не прошло с 10 августа, когда Путин под впечатлением от поимки «украинских диверсантов» в Крыму говорил о бессмысленности «нормандского формата»: «<...> люди, которые захватили [власть] в Киеве и продолжают ее удерживать, вместо поиска компромиссов <...> вместо того, чтобы искать способ мирного урегулирования, перешли к практике террора».
И тут нет совсем уж прямого противоречия. Сегодня Путин говорит, что никуда, мол, не денешься, с Петром Порошенко придется разговаривать, – но ведь месяц назад он не называл фамилию Порошенко (наверное, какие-то еще люди захватили власть в Киеве). Ну и про бессмысленность «нормандского формата» он оговаривался: «тем более в Китае» – вот в Китае такого разговора и не было. Напоминает анекдот про Штирлица, который «все равно выкрутится, скажет, что апельсины приносил».
Например, как вышло с анализом цен на нефть. В недавнем интервью Bloomberg президент России сказал, что не помнит, чтобы предрекал остановку мировой нефтедобычи при цене ниже $80/барр. (в октябре 2014 г. он сказал, что в таком случае «производство рухнет»). Ну не помнит человек, что возьмешь. Цена на нефть вообще такая штука, по-разному можно ее использовать. В том же интервью Bloomberg Путин сначала считает именно снижение цены на нефть главной причиной падения товарооборота с Китаем – дескать, в результате упал курс рубля «и это просто объективные данные. Вы прекрасно это знаете». А затем объясняет снижение доли доходов от нефти и газа в бюджете якобы происходящими структурными изменениями в экономике: «Дело не только в цене, дело и в росте экономики, в росте отдельных отраслей производства».
Эти шалости с фактурой и опровержением собственных прошлых слов давно замечены за Путиным, и журналисты даже иногда собирают некий гид по ним. Хрестоматийный пример с «вежливыми людьми» в Крыму вообще воспринимается большей частью населения на ура.
Но не стоит списывать все это на личные качества Путина. И сегодня, и в истории мы видим огромное количество примеров, подтверждающих невысокую цену заявлений политиков – для самих политиков. Отчасти дешевизна слов объясняется краткосрочностью целей. Повышают же цену слов политическая конкуренция, независимые СМИ и судебная система. У Путина практически ничего этого, к сожалению, нет.
И если в какой-то развитой демократии на пути обещаний или угроз того или иного политика стоят институты и механизмы, которые надо пройти и которым надо соответствовать, то у нас обещание или угроза единственного политика выглядят реализуемыми – если они физически возможны. В этом смысле слова президента, напротив, стоят очень дорого – для всех остальных.
Опять же к сожалению, физически проще реализовать угрозы, а обещания зависят всегда от каких-то еще «объективных данных» вроде цены на нефть. Поэтому нам приходится реагировать, пугаться например.
Но те же соображения могут работать и в обратную сторону: словесные интервенции влияют, конечно, на ситуацию, но фундаментальных оснований бояться нет.
Андрей Синицын
|
